Неточные совпадения
Кроме того, граф Иван Михайлович считал, что чем
больше у него будет получения всякого рода денег из казны, и чем
больше будет орденов, до алмазных знаков
чего-то включительно, и чем
чаще он будет видеться и говорить с коронованными особами обоих полов, тем будет лучше.
Когда с Веры Павловны была снята обязанность читать вслух, Вера Павловна, уже и прежде заменявшая иногда чтение рассказами, стала рассказывать
чаще и
больше; потом рассказы обратились во
что-то похожее на легкие курсы разных знаний.
Все подходили по очереди к Гарибальди, мужчины трясли ему руку с той силой, с которой это делает человек, попавши пальцем в кипяток, иные при этом
что-то говорили,
большая часть мычала, молчала и откланивалась.
Волнение стало слабее — мы обогнули мыс и входили в бухту Старка. Минут десять мы плыли под парусом и работали веслами. Хотя ветер дул с прежней силой и шел мелкий
частый дождь, но здесь нам казалось хорошо. Мы благословляли судьбу за спасение. Сзади слышался грозный рев морского прибоя. Вдруг слева от нас вынырнула из темноты какая-то
большая темная масса, и вслед за тем
что-то длинное белесоватое пронеслось над нашими головами и сбило парус.
Утром, выйдя к чаю, Лиза чувствовала, что
большая часть разрушительной работы в ней кончена, и когда ей подали письмо Женни, в котором та с своим всегдашним добродушием осведомлялась о Розанове, Лиза почувствовала
что-то гадкое, вроде неприятного напоминания о прошлой глупости.
Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток красных помидоров, кусок бессарабского сыра «брынзы» и бутылку с прованским маслом. Соль была у него завязана в узелок тряпочки сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и
что-то шептал. Потом он разломил краюху хлеба на три неровные
части: одну, самую
большую, он протянул Сергею (малый растет — ему надо есть), другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую взял себе.
Как всегда — рядами, по четыре. Но ряды — какие-то непрочные и, может быть, от ветра — колеблются, гнутся. И все
больше. Вот обо
что-то на углу ударились, отхлынули, и уже сплошной, застывший, тесный, с
частым дыханием комок, у всех сразу — длинные, гусиные шеи.
И я вот, по моей кочующей жизни в России и за границей, много был знаком с разного рода писателями и художниками, начиная с какого-нибудь провинциального актера до Гете, которому имел честь представляться в качестве русского путешественника, и, признаюсь, в каждом из них замечал
что-то особенное, не похожее на нас, грешных, ну, и, кроме того, не говоря об уме (дурака писателя и артиста я не могу даже себе представить), но, кроме ума, у
большей части из них прекрасное и благородное сердце.
— Да. Так вот танцевал я
больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали всё тот же мотив мазурки, из гостиных поднялись уже от карточных столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи
чаще забегали, пронося
что-то. Был третий час. Надо было пользоваться последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль залы.
Артабалевский громко повторил название
части и
что-то занес пером на
большом листе. Александров тихо рассмеялся. «Вероятно, никто не догадывался, что Берди-Паша умеет писать», — подумал он.
На дворе стоял почти зимний холод. Улицы покрыты были какой-то гололедицей,
чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим снегом, когда в скромную в то время квартиру нового редактора-издателя вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший и известный в Москве литератор, но вечно бедствовавший,
частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а
частью (и даже
большей) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
Не выходя никуда, кроме церкви, она
большую часть времени проводила в уединении и в совершенном бездействии, все
что-то шепча сама с собой и только иногда принималась разбирать свой сундук с почти уже истлевшими светскими платьями и вдруг одевалась в самое нарядное из них, садилась перед небольшим зеркальцем, начинала улыбаться, разводила руками и тоже шептала.
Но эти минуты очень редки; по
большей части мы не умеем ни оценить их в настоящем, ни дорожить ими, даже пропускаем их
чаще всего сквозь пальцы, убиваем всякой дрянью, и они проходят мимо человека, оставляя после себя болезненное щемление сердца и тупое воспоминание
чего-то такого, что могло бы быть хорошо, но не было.
Человеку, не знакомому с построением боевых масс на маневрах, в которых он принимает личное участие, все эти движения ломаными
частями, исполняемые в кавалерии
большею частию в карьер, неизбежно покажутся
чем-то вроде кружения, о котором Пушкин так живописно говорит в своих «Бесах...
«
Что-то Михайло-то Егорыч, батюшки мои, что он-то ничего не предпринимает!..» — «Как не предпринимает, он и с полицией приезжал было», — и затем следовал рассказ, как Мановский наезжал с полицией и как исправника распек за это граф, так что тот теперь лежит больнехонек, и при этом рассказе
большая же
часть восклицали: «Прах знает что такое делается на свете, не поймешь ничего!» Впрочем, переезд Мановской к графу чувствительнее всех поразил Клеопатру Николаевну.
Б́ольшая
часть мужиков, заночевавших у целовальника, находилась уже тут; некоторые из них стояли посередь избы и о
чем-то горячо спорили, другие сидели на лавочке за
большим столом.
В этот вечер я долго играла ему, а он ходил по комнате и шептал
что-то. Он имел привычку шептать, и я часто спрашивала у него, что он шепчет, и он всегда, подумав, отвечал мне именно то, что он шептал:
большею частью стихи и иногда ужасный вздор, но такой вздор, по которому я знала настроение его души.
Провозгласивши начала, всею публикою давно, в безмолвном соглашении, признанные, она возбудила к себе сочувствие, — но вместе с тем внушила и надежды на
что-то большее и высшее; до сих пор надежды эти не исполнены, и литература обмелела в глазах лучшей
части публики.
Часть столовой — скучный угол со старинными часами на стене. Солидный буфет и
большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею на кушетке Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет
чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями на стул, держится за спинку и смотрит в окно.
Тут всегда, даже в тихую погоду,
что-то гудело в старых амосовских печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на
части, и было немножко страшно, особенно ночью, когда все десять
больших окон вдруг освещались молнией.
На даче он много возился с землей. Цветов и всей садовой искусственной красоты он не любил, но устроил хорошие парники и даже оранжерею, где выращивал персики. Но со дня события он только раз заглянул в оранжерею и поспешно ушел — было
что-то милое, близкое в распаренном влажном воздухе и оттого особенно больное. И
большую часть дня, когда не ездил в город, проводил в аллеях огромного, в пятнадцать десятин парка, меряя их прямыми, твердыми шагами.
Он ни над кем не смеялся и никого не упрекал, но, когда он выходил из библиотеки, где просиживал
большую часть дня, и рассеянно блуждал по всему дому, заходя в людскую, и к сестре, и к студенту, он разносил холод по всему своему пути и заставлял людей думать о себе так, точно они сейчас только совершили
что-то очень нехорошее и даже преступное и их будут судить и наказывать.
Но для матери вскрытие ее ребенка часто составляет не меньшее горе, чем сама его смерть; даже интеллигентные лица
большею частью крайне неохотно соглашаются на вскрытие близкого человека, для невежественного же бедняка оно кажется
чем-то прямо ужасным; я не раз видел, как фабричная, зарабатывающая по сорок копеек в день, совала ассистенту трехрублевку, пытаясь взяткою спасти своего умершего ребенка от «поругания».
Всё в жизни кажется очень простым; всё связно, одного порядка и объясняется одно другим. Смерть же представляется
чем-то совершенно особенным, нарушающим всё простое, ясное и понятное в жизни. И поэтому люди
большей частью стараются не думать о смерти. Это
большая ошибка. Напротив, надо свести жизнь со смертью так, чтобы жизнь имела
часть торжественности и непонятности смерти, и смерть —
часть ясности, простоты и понятности жизни.
Разные официальные лица озабоченно и шибко катались в это самое время туда и сюда вдоль по Невскому. Сильная озабоченность и тревожное ожидание
чего-то были, по
большей части, написаны на их лицах. Они внимательно посматривали на бродячие кучки синих околышей, на группы служащих и женщин, отличавшихся какою-либо синей вывеской, и, казалось, ожидали, что вот-вот сейчас
что-то такое вспыхнет,
что-то начнется…
Однако знакомство наше не прекратилось. Карас относился ко мне с восторженным уважением и любовью. Время от времени заходил ко мне,
большею частью пьяный, и изливал свои чувства. В глубине его души было
что-то благородное и широкое, тянувшее его на простор из тесной жизни. Я впоследствии изобразил его в повести «Конец Андрея Ивановича» («Два конца») под именем Андрея Ивановича Колосова.
Я часто получаю письма от этого разряда людей, преимущественно ссыльных. Они знают, что я
что-то такое писал о том, что не надо противиться злу насилием, и
большею частью, хоть и безграмотно, но с
большим жаром возражают мне, говоря, что на все то, что делают с народом власти и богатые, можно и нужно отвечать только одним: мстить, мстить и мстить.
У пристани, помещающейся на окраине города, за слободой, застроенной полуразвалившимися деревянными лачугами и даже землянками, где ютится по
большей части ссыльный элемент, стояло несколько ломовых и живейных извозчиков и толпилось довольно много народу,
чего-то как бы ожидающего.
Бой был окончен. Благодаря Лелькиной речи он закончился ярко, крепким аккордом. Штаб сидел кружком под
большим дубом и подводил итоги боя. Солнце садилось, широкие лучи пронизывали сбоку
чащу леса. Ребята сидели, ходили, оживленно обсуждали результаты боя. Лелька увидела: Юрка о
чем-то горячо спорил с Ведерниковым и Оськой. Ведерников как будто нападал, Юрка защищался.
Сектантская психология презирает мир и всегда готова обречь
большую часть мира на гибель как
что-то низшее.
Одни, меньшая
часть, признавали князя Андрея
чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него
больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен.
Тения их поблагодарила, а разбойники взяли из-под корня старого дерева по
большой светящей гнилушке и пошли через темную
чащу и привели Тению на кладбище к тому месту, где в темном рве, среди каменной осыпи, была не то человеческая могила, не то дождевой просос или рытвина, а когда разбойники стали водить над поверхностью его светящеюся гнилушкой, то и они, и Тения стали различать
что-то едва заметное и не имеющее ни формы, ни вида, но страшное.